Я дрался на Т-34 - Страница 74

Когда началась война, мне было семнадцать с половиной лет. Я только что закончил школу. Мы надеялись, что война продлится два-три месяца, враг будет разбит и победа будет за нами. Но враг оказался значительно сильнее и коварнее, чем мы полагали, и, когда немцы в начале июля взяли Минск, отец мне сказал: «Сынок, пора тебе идти работать». Я пошел на военный завод, который выпускал приборы управления зенитным огнем (ПУАЗО), учеником слесаря. Через три месяца, выполнив экзаменационное задание, я уже стал слесарем четвертого разряда.

В начале августа наша семья получила похоронку на моего старшего брата Михаила, который погиб под Смоленском. Для нашей семьи это была такая потеря, вы себе и представить не можете!

В октябре, когда немцы подходили к Москве, было принято решение эвакуировать наш завод в Саратов, и стал я собираться в дорогу. Пошили мне из брезента вещмешок. Рюкзаков тогда мало было, стоили они дорого, а зарабатывал я немного. Отправка эшелона была назначена на 22 октября. А 15-го, когда началась эвакуация правительства страны, Москву охватила паника. Я видел, как рабочие завода «Серп и Молот» вышли на площадь Ильича, от которой начинался знаменитый Владимирский тракт, а ныне шоссе Энтузиастов. Именно по этой дороге, ведущей на восток, бросая на произвол судьбы свои предприятия и рабочих, бежали из Москвы всякие чиновники. Бежали с домочадцами и со всем скарбом, погрузившись на служебные грузовики.

Возмущению не было предела. Как же так?! Начальство бежит, а нас тут бросает без руководства?! Рабочие стали останавливать машины, вышвыривать оттуда этих чиновников и их визжащие семьи, имущество, которое тут же разворовывалось.

Очень быстро эти волнения распространились по всему городу. Стали грабить магазины. Я видел, как обезумевшая толпа разграбила трехэтажный универмаг на площади Ильича. Все расхватали и разнесли по домам.

В это время моему однокласснику Жорке Пророкову пришла повестка — он был немного постарше, ему уже исполнилось восемнадцать лет. Нам, друзьям Жорки, хотелось проводить его «по-человечески», но водки было не достать, и Жоркин отец подсказал нам. «Возьмите, — говорит, — политуру!» Политура — это бесцветный мебельный лак, сделанный на спиртовой основе, расфасованный в полулитровые бутылки. В каждую бутылку нужно засыпать примерно две столовые ложки соли, затолкать туда вату и хорошенько потрясти, чтобы соль растворилась. Соль высаживала лак, который прилипал к вате, а спирт оставался. И вот на Жоркиных проводах мы пили этот спирт и, видимо, перебрали. Отравился я так, что по всему телу выступила красная сыпь.

Именно сыпь-то меня и спасла! По Москве прокатилась волна арестов. Многих моих товарищей, кто принимал участие в грабеже универмага на площади Ильича, забрали. За мной тоже приходили, но, увидев, что я болен, не тронули. Мои родители сказали, что я отравился на проводах своего товарища и в день грабежа болел, находясь дома. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло!

Сыпь прошла довольно быстро, и 22 октября к 16 часам я пришел на завод, а в 20 часов наш эшелон отбыл в Саратов. Позже, в декабре сорок первого, я прочел в столичной газете статью о судебном процессе над мародерами. Моих товарищей судили и каждому дали по десять лет лагерей, которые потом заменили на год штрафбата. Мой друг, осужденный по этому делу, Саша Прыткин, чудом выжил, вернувшись с фронта инвалидом. После войны он пожил совсем немного, где-то лет десять, и умер. Ранение у него было очень тяжелое: была перебита рука, кости не срослись, и она висела на мышцах.

По прибытии в город Саратов мы быстро восстановили наш 205-й завод, который разместился в здании сельскохозяйственного института. Уже на пятый день после прибытия на саратовский вокзал мы приступили к сборке приборов! Работали мы по 14 — 16 часов в сутки без выходных. С февраля 1942 года мы перенесли койки прямо в рабочие цеха. Бывало, поспишь часов пять, тебя будят, встаешь и идешь работать. Мы жили и работали с мыслью о том, чтобы дать фронту все необходимое и как можно быстрее. Это не лозунг и не пропаганда! Мы действительно так жили, и хотя сейчас это кажется невероятным, но человек может ко многому привыкнуть и многое вынести.

Кормили нас в столовой. Все продукты выдавались строго по карточкам. Если кто терял карточки — это было такое горе! Конечно, таких в столовой кормили бесплатно, но только тем, что оставалось! А ведь иногда и ничего не оставалось! В любом случае этого было совершенно недостаточно, чтобы выжить и сохранить силы для работы на заводе. Мыло тоже было по карточкам. Если потерял карточку и нет у тебя мыла — обходись как хочешь. Хоть целый месяц не мойся.

В мае месяце я ребятам, с которыми работал, говорю: «Давайте пойдем на фронт. Хватит вшей тут кормить!» Вот так все вместе и пошли в военкомат. Военком, полковник Смирнов, выслушал нас и сказал: «Вы рабочие оборонного завода и призыву не подлежите. Если ваше заводское начальство разрешит, тогда приходите». Кое-как нам удалось уговорить директора завода отпустить нас на фронт, и вскоре нас призвали.

Сначала я попал на ускоренные курсы подготовки пехотных сержантов. Обучение продолжалось полтора месяца, после чего нам присвоили звание сержанта и привинтили в петлицы по два треугольника или, как их называли, «сикелька». В день выпуска нас построили на плацу. Начальник курсов зачитал с трибуны приказ о присвоении нам звания, потом сошел с трибуны и произнес: «Смир-рно! Слушай мою команду! Кто имеет высшее или неоконченное высшее образование — десять шагов вперед! Кто имеет среднее техническое или неоконченное среднее техническое образование — пять шагов вперед! Кто закончил десять классов — три шага вперед! Шаго-о-м марш!»